Черт побери! Ведь это был даже не секс, а грубые ласки, к тому же совершенно случайные. Она выпила лишку и потеряла бдительность. Стоит ли удивляться, что такой негодяй, как Колтрейн не преминул этим воспользовался.
В жизни есть одна несправедливая закономерность — чем больше обходишься без секса, тем меньше чувствуешь в нем потребность. Но только до тех пор, пока кто-нибудь снова не включит мотор. Джилли напомнили об этом быстро и без всякого предупреждения. Поэтому она не могла об этом не думать. Она не могла не думать о Колтрейне.
Джилли не хотела его больше видеть. Она содрогалась при мысли о том, что будет находиться с ним в одной комнате. Она не надеялась на то, что он поступит благородно, как настоящий мужчина — то есть сделает вид, что между ними ничего не произошло. От негодяя, вроде Колтрейна, только неприятностей и жди.
Возвращаться домой Джилли не хотелось. Ей было куда пойти, например, поехать в Беркли, навестить подругу Марджи и ее мужа. Или отправиться с визитом в Сан-Диего, к старой приятельнице Кристи. Она не обязана сидеть в La Casa целый день, под одной крышей с неприятным ей человеком.
Но в глубине души Джилли знала, что никуда не поедет. Она не позволит Колтрейну выжить ее из собственного дома. La Casa был очень важен для Джилли — не для того она годами боролась за этот дом, ухаживала за ним, чтобы сдать его на милость первого самозванца, пустившего в ход недозволенное оружие в виде секса.
Правда, на дом он пока не претендовал. Она вообще не знала, чего он добивался. Сначала Джилли думала, что ему нужна Рэйчел-Энн, но потом поняла, что ошиблась. Сама она тоже Колтрейну без надобности. И слава Богу! Она не сомневалась — то, что случилось прошлой ночью, было случайностью, временным заблуждением, ошибкой в игре. Именно так! Что поделать, Джилли никогда не умела играть в покер. Поэтому ей трудно было сказать, блефует Колтрейн или говорит правду.
Возможно, Колтрейн хотел втереться в доверие к членам семьи Мейера, чтобы добиться расположения главы семьи, стать незаменимым. Нет, для этого он был слишком умен. Он прекрасно знал, что Мейер и в грош не ставит свою семью.
Тогда что ему нужно? И каким образом избавиться от этого человека? Самое лучшее, что она могла сделать — это дать Колтрейну то, чего он хочет. Но как это сделать, если она даже не знает, что ему нужно?
Джилли села на влажном песке и стала смотреть на волны. Усталый и счастливый Руфус растянулся возле хозяйки, высунув язык и тяжело дыша.
У меня два выхода, подумала Джилли. Сбежать, поджав хвост, или вернуться и постараться уладить дело.
На самом деле, никакого выбора у нее не было. Она никогда бы не бросила дом, семью и свой образ жизни. И ради кого? Из-за какого-то Колтрейна! Но самое важное, она перестала бы себя уважать. Если бы она сбежала, то никогда не смогла бы посмотреть на себя в зеркало.
Она пережила гнусные проделки Алана, значит, переживет и Колтрейна. Да по сравнению с хитроумными кознями самовлюбленного Алана, Колтрейн — это просто невинный младенец.
Правда, оставался еще один неприятный момент. Ласки Колтрейна возбудили Джилли намного больше, чем полноценный секс с бывшим мужем.
День медленно клонился к вечеру. Джилли страстно хотелось сидеть до скончания века на пляже и наблюдать за тем, как солнце превращается в ярко-красный шар и тонет в океане. Однако чем больше оттягивать неминучее, тем хуже. Рано или поздно, ей придется померяться силами с врагом. Лучше это сделать раньше. И начать жить сначала.
Джилли решительно поднялась на ноги. Руфус воспринял это как сигнал к началу игры.
— Пойдем, малыш, — позвала она, направляясь к дорожке, ведущей к стоянке машин. — Мы возвращаемся домой. Пришло время встретиться с этим мужчиной.
Руфус побежал впереди, радостно виляя хвостом. Верный и наблюдательный пес не заметил, что его хозяйка попала в беду.
- Интересно, почему я так нервничаю? — спросила Бренда, потянувшись за сигаретой, которую курил Тед.
— Лапушка, ты же знаешь, что по субботним вечерам ты всегда нервничаешь, как и пристало верной католичке. Тебе хочется сходить на мессу.
— Вряд ли, — кисло усмехнулась Бренда. — Я перестала посещать мессу с тех пор, как связалась с тобой, несносное чудовище. Нельзя исповедоваться в грехе прелюбодеяния, а потом вернуться домой и снова согрешить.
— Но ведь я говорил тебе тысячу раз, что не ты была замужем. Это я был женатым. И это я совершил грех прелюбодеяния, — мягко возразил Тед.
— Католическая церковь смотрит на это иначе, — сухо ответила Бренда. — Когда речь идет о покаянии, здесь торг неуместен. Если ты намерен грешить и дальше, то не стоит тратить время на исповедь.
— Мне очень жаль, дорогая.
— И совершенно напрасно, — улыбнулась она. — Ведь это я играла роль коварной соблазнительницы. И никогда в жизни об этом не жалела.
А про себя подумала, что она даже смерти не жалела. Ни своей, ни Теда.
Они сидели в гостиной на диване. Ноги Бренды лежали на коленях Теда, и он божественно массажировал ей ступни, обтянутые шелковыми чулками.
Она знала, что сейчас девушки носят колготы, которые хоть и выглядели очень удобными, но, по мнению Бренды, в них не было ничего эротичного. Тем не менее, было бы приятно дожить до того времени, чтобы самой попробовать это нововведение в мире моды.
Живи я до сих пор, то была бы очень старой, подумала Бренда. Старой, морщинистой и уродливой. Мне нужно благодарить Бога за то, что Тед никогда не увидит меня такой. Отныне и навеки я буду выглядеть так, как выглядела в свои лучшие годы. Или почти, как в лучшие годы. В семнадцать лет Бренда выглядела идеально. В двадцать три она почти не изменилась. Когда она умерла, ей было тридцать три года. Внимательно рассматривая себя в зеркале, она замечала, что ее прекрасная, гладкая кожа начинала терять упругость.